Поднявшись, Саша отряхнулся — одежда его была густо припорошена красноватой пылью. Из-под мусора торчал приклад. Саша правой рукой потянул его на себя. Так это же его СВТ, но в каком виде! Прицел разбит, ствол погнут, приклад дал трещину по шейке. Всё, винтовке конец. Скорее всего, она приняла удар на себя, ведь он нёс её в левой руке. Похоже, его «охоте» на немцев со снайперской винтовкой пришёл конец.
Саша открыл дверь подъезда. Она вся была в дырах от осколков, но чудом держалась в проёме. Разрывы снарядов прекратились, можно возвращаться в батальон. На свету Саша осмотрел руку. Крови не видно, а ушиб пройдёт.
Рука болела сильно, было ощущение, что занемели пальцы, выполнять ею какие-либо работы было невозможно.
Руку осмотрел санинструктор — бывший санитар психбольницы. Переломов и ранений не обнаружил, но кровоподтёк был изрядный — от плечевого сустава и до запястья. Сашу освободили от службы на два дня. Он высыпался, чистил трофейный автомат.
А на вторые сутки остаткам батальона объявили, что вместе с бойцами 129-й дивизии они ночью идут на прорыв. С наружной стороны кольца немецкого окружения к ним будет пробиваться 152-я дивизия.
К вечеру ополченцы сосредоточились на северовосточной окраине города. В час ночи послышалась артиллерийская канонада, потом ожесточённая стрельба. Прошёл час, другой, а приказа атаковать не было, видно, сил пробиться к Смоленску у дивизии не хватало, Саша ёрзал на месте. Он не был стратегом, даже не заканчивал военного училища, никогда не носил звания офицера, но понимал, что окруженцам в Смоленске надо ударить навстречу пробивающейся дивизии. Немцы могут не выдержать боя на два фронта, кольцо можно будет прорвать. Видимо, командир дивизии А. М. Городянский это тоже понял, а может, ждал приказа. Взлетела ракета, и бойцы дивизии поднялись в атаку. Следом за ними бежали ополченцы. С ходу удалось преодолеть первую линию немецких траншей. Везде лежали трупы убитых красноармейцев и немцев, в одном месте траншея была завалена телами почти доверху. Видно было плохо, только от выстрелов да осветительных ракет, что пускали немцы из второй линии траншей. Бежали все, и бежал Саша.
Вдруг темноту справа прорезал яркий сноп пламени. Объятые огнём красноармейцы кричали, безуспешно пытаясь сбросить гимнастёрки, прилипшие к телу, катались по земле. Это метнул зажигательную смесь наполовину врытый в землю огнеметный танк. Дальность ревущего адского пламени достигала метров шестьдесяти. Танк обежали стороной, ворвались в траншею. Вокруг стреляли, Саша тоже дал очередь по траншее, ловко перескочил. Бойцы и ополченцы как-то разделились на две группы. Одна группа забирала влево, другая, значительно большая, вперёд и вправо. Саша стал догонять именно эту группу. Понятное дело — чем больше бойцов, тем больше у них шансов пробиться к своим.
Как оказалось позже, меньшая группа была остатками батальона под командованием старшего политрука А. С. Туровского. К своим пробиться им не удалось, и они партизанили на Смоленщине.
Немцы открыли по бойцам миномётный огонь. Мины то рвались в гуще бегущих бойцов, то падали в чистом поле, поднимая фонтаны земли при разрыве. Саша старался не отставать от группы. Где-то рядом должен был бежать Иван Кузьмичёв. Впереди разорвалась мина. Саша упал, ударившись левой, больной рукой. Ему показалось, что на миг от нестерпимой боли он потерял сознание. Пришёл в себя быстро, крики «ура» и стрельба раздавались ещё недалеко. Вскочил и бросился догонять. Справа, на приличном удалении ударил пулемёт. Чей он? Наш или немцев — непонятно. Трассирующие пули летели низко. Саша упал на землю, пополз. Выглянувшая из-за туч луна осветила лес слева, ложбину. Саша добрался до неё, перевёл дух. Ложбина не глубокая, скорее всего — промоина от вешних вод, что стекали к Днепру. Но для него эта промоина была спасением. Для пехотинца, нашего или немецкого, единственное естественное укрытие и защита — земля. Потому пехота всегда закапывалась в землю. Не успел пехотинец залечь от огня, как начинал искать глазами воронку или ямку, промоину или овраг. Если поле ровное — тут же надо хоть маленький окопчик вырыть, а землю — вперёд, перед собой. Если, конечно, есть время. Землица — она укроет, защитит от пули, от смерти.
Вот и Саша по ложбине к лесу пополз. Лес — укрытие от чужих глаз, шального выстрела надёжное. Добрался, перевёл дыхание. Изрядно устал, поскольку ползти приходилось, опираясь на правую руку, брюки на коленях изодрались о камни и коряги. Ладно, брюки дело наживное, голову бы сохранить.
Меж тем выстрелы и вспышки удалялись в сторону. В голове стучало: «Догонять? Или ждать до рассвета и уже посветлу выбираться?»
Саша пошёл по опушке, потом свернул в лес, улёгся под корягу и уснул.
Проснулся он от промозглого тумана. Конечно, осень на носу, конец июля, а Смоленск — не тёплый Крым или Кавказ, по ночам прохладно.
Осмотрел автомат, проверил патроны. В автомате оставалась половина магазина, в кармане брюк — пистолет с четырьмя патронами, нож на поясе. Негусто, но лучше, чем ничего. На войне боец без оружия — хуже, чем голый на людной улице. Надо пробираться на северо-восток, параллельно шоссе на Москву. После прорыва окружения сейчас неразбериха, сплошного фронта нет. Это когда фронт стабилен, обрастает укреплениями — колючей проволокой, минными полями, дотами и дзотами. А сейчас проскочить можно, потому отдыхать потом будем. Саша шёл быстро, пока не согрелся. Шинельку бы сюда, рубашка грела ночью плохо. На худой конец — телогрейку, она даже удобнее.